Важная информация
Мы в социальных сетях
Мы должны вселять надежду!
«Этот день в некотором смысле символичен и служит напоминанием об этой человеческой трагедии, о роли врачей в борьбе за мир и в предотвращении войны в целом» — сообщает информационный ресурс на запрос о Международном дне «Врачи мира за мир». Вполне пустая официальная формулировка. Потому что вся «в некотором смысле символичность» становится суровой конкретикой только в определенных обстоятельствах. Для тысяч медиков Донбасса такие обстоятельства наступили жарким летом 2014 года. Вспомнить, как это было, мы попросили старшую операционную сестру хирургического отделения Алчевской городской многопрофильной больницы Инну ЛЫСЕНКО и хирурга, начмеда больницы Наталью МАКСАЕВУ.
Инна Лысенко: — Мы делали обычную плановую лапароскопическую операцию. И начался обстрел неподалеку, самолеты летели в Перевальский район, взрывы были мощнейшие, окна дребезжали. Естественно, все остались на своих местах, продолжали работать, отстояли до конца эту операцию, благополучно ее завершили. И прямо во время операции принимали решение, как действовать дальше. Мы поняли, что война подошла вплотную.
Конечно, все были напуганы. Но мы были сплочены, силы оптимизированы, никто не помышлял уехать — разве кому-то детей нужно было отвезти. В этом случае давали несколько дней, человек отвозил близких в безопасное место и возвращался. Мы видели боль в глазах пострадавших — и мирных жителей, и военнослужащих, оказывали всю посильную помощь, как могли. А как могли? Своими руками, своими мыслями, мы оставались здесь, дежурили сутками, смена не уходила домой. Раненых везли и по скорой помощи, и своими машинами везли — с оторванными конечностями, размозженных…
— Некоторые ваши коллеги предпочли уехать от войны подальше. Вы не рассматривали такой вариант?
Инна Лысенко: — Меня сдерживала работа: как я могу в такой момент оставить оперблок, хирургию? Я эту работу с детства выбрала, хотелось лечить, помогать. Потом — родители, как я их оставлю? Да и все мое здесь! Это я, это мой дом, почему я из своего дома должна бежать?.. Да, было страшно. Огнестрельные, пулевые, осколочные ранения — все это увидели впервые. Но не скажу, что было такое, с чем не могли справиться. Наше руководство — все с нами стояли у операционных столов, заведующие отделениями травматологии и хирургии, были все вместе, все нам помогали, когда было много раненых. Несли кровь, необходимые для первой помощи средства. Военнослужащие помогали — привозили шовные материалы, одноразовое белье, обезболивающие средства. Я считаю, мы пережили это достойно. Профессионализма хватало. Сложнее было понять, что все эти люди пострадали на войне. Глядя на весь этот ужас, понимаешь, как нужен мир. Пугаться и плакать было некогда. Слез не было. В бомбоубежище не спустились ни разу, хотя были моменты, когда и надо бы. Но оставались, потому что и больные здесь, и аппаратура наша дорогостоящая. Окна дрожали — и мы дрожали, но не прятались. Конечно, мы всякое видели, мы медики, мы потому и выбрали эту профессию, что сострадаем людям. Но тогда были особые случаи — во всех смыслах особые.
— Вы были к ним готовы?
— Наверное, к войне подготовиться нельзя. Мы готовились, конечно: бомбоубежища, палаты, запас медикаментов… Учили друг друга. У нас были занятия по военно-полевой хирургии, у хирургов и травматологов свои, у нас свои сестринские, разбирали темы осколочных ранений, оказание первой помощи при кровотечении, при сдавлении, при различных травмах. Хирурги в этих ситуациях работают вместе с травматологами — и мы, медсестры, должны знать и то, и другое. Были комбинированные травмы, нам нужно было знать, как наложить лангету, гипс.
Наталья Максаева: — К нам постоянно везли больных с минно- взрывными травмами, осколочными ранениями брюшной полости. Тактика хирургическая в таких случаях немножко другая. Если выполняешь операцию в мирное время, рана, как правило, ушивается наглухо. Здесь же военно-полевые хирурги рекомендуют выигрывать время, оставлять так называемую лапаростому. Наводящие швы накидываются, это дает возможность на следующие сутки, через сутки переоценить операционную ситуацию. Иногда санация брюшной полости — лаважи так называемые проводились последовательно, за несколько этапов. Существуют отдаленные последствия такой травмы. Когда это рана от осколка, вовлекаются и другие участки: есть зона молекулярного сотрясения, отдаленные некрозы в тканях могут быть. То, что мы делали в мирное время и как вели больных, получивших уже военную травму, это совершенно разные вещи. Тут есть три жизненно важных момента: остановить кровотечение, обезболить, чтобы человек не погиб, максимально сохранить функцию поврежденного органа. Это три кита, на которых и стоит военно-полевая хирургия.
Иногда сразу две бригады работали над одним человеком. Травматологи, допустим, делали бедро поврежденное, хирурги брюшную полость. Работали все очень слаженно и одномоментно. Хирург помогал травматологу, травматолог хирургу, любые руки были нужны.
Инна Лысенко: — И было так, что одновременно в трех-четырех операционных лежали раненые, переходили от одного больного к другому, менялись травматологи, хирурги. На нескольких столах сразу операции, а в коридоре на каталке следующие раненые ожидали нашей помощи. Крик, стон, мы их сразу к капельницам подсоединяли, все было в крови…
Наталья Максаева: — И запах бензина, солярки, потому что очень часто привозили из БТРов, танков обгоревших. В приемное заходишь — по запаху слышно, что привезли людей с поля боя.
Инна Лысенко: — Запах войны... Что-то и забывается, но есть моменты — не забудешь никогда. Сколько ребят молодых погибло, ни в чем не повинных мирных жителей, сколько деток маленьких. А когда везли из Дебальцево, Чернухино людей, которые неделями сидели в подвалах, укрытиях, ожидали помощи. Эти глаза... Страшно, когда так страдают дети, старики.
Наталья Максаева: — Очень многие старики оказались одни, дети уехали, бросив родителей. Стариков иногда клали в больницу не потому, что их надо лечить, а потому, что им нужен элементарный человеческий уход, а они остались одни. Привозили в таком жутком состоянии, что ком в горле и слезы на глаза. На них было страшно смотреть: обезвоженные, с обострившимися хроническими заболеваниями, голодные… Мы тогда боялись не за себя: боялись что-то упустить и не успеть. Сложно было с перевозками, с медикаментами, с бензином. Свет выключали очень часто, искали бензин, чтобы работали дизельные генераторы. Воды не было. Пищу для больных готовили на костре: костер разводили возле пищеблока, больные были очень довольны. Вообще, люди стали намного добрее. Кто не варился в нашем котле, никогда этого не поймет. На улицах с незнакомыми здоровались, кого встречали постоянно, и если вдруг не видишь человека — тревожишься: уехал, что-то случилось? Радовались, когда на работу все пришли, ведь много сотрудников из Брянки, Перевальска, Бугаевки, сложно добраться. Но все добирались и радовались, что снова вместе.
— Как вы считаете, в мирное время, когда жизнь наладится, сохраним ли мы то, что поняли и прочувствовали во время войны?
Наталья Максаева: — Это опыт бесценный. Тяжелый, горький, но бесценный. Думаю, те, кто был в городе, кто это пережил, не смогут быть черствее, хуже. Все было тяжело психологически, но характер это только закаляет — через трудности, через боль… Мы добрее стали друг к другу.
Инна Лысенко: — Мы закалились, коллектив сплотился еще больше. Поменялось мировоззрение, в голове все перевернулось. Стали понимать, что такое мир, что такое человеческая боль на самом деле. В 2014-15 году был экзамен на прочность. На человеческую прочность. И хочется сказать: мы любому окажем помощь, чего бы нам это ни стоило. Мы все здесь. В трудное для нашей республики время были здесь — здесь и останемся. Мы должны вселять надежду. Стараемся работать на позитиве и надеемся на мир.
По материалам газеты «ОГНИ»