Важная информация
Мы в социальных сетях
«Мы теперь до Берлина дойдем!»
Наш земляк Николай Николаевич Микулин, к сожалению, уже ушел из жизни. А воспоминания его живы. Николай Николаевич очень любил свою инженерную профессию — но не меньше был увлечен историей города. Он дорожил своими воспоминаниями, понимая, что это не просто факты его биографии: это свидетельства очевидца. А теперь ими дорожим мы...
«Оккупация города в моем представлении делится на две части: до Нового года и после. До Нового года пришли немцы. Огромные обозы в виде автомашин гигантских, конные обозы — все это валом валило через наш город и уходило через Иллирию, на Краснодон, и дальше они шли на Кавказ, на Кубань. А потом пришли итальянцы. Огромные пушки с собой тащили, отлично экипированные. Стояли долго, особенно артиллерийская часть в нашем городе — там, где сейчас отдел главного энергетика находится, целый квартал занимали. Потом ушли. И по шоссейной дороге на Ворошиловград они проходили целыми колоннами, гнали их на Верхний Дон. А в городе осталась немецкая комендатура. Немцы провели собрание на площади Карла Маркса, потом происходила запись в полицию — украинскую, потому что у них трезубец на нарукавной повязке был.
Постепенно фронт ушел, настала тишина. Потом вдруг начали лететь немецкие трехмоторные юнкерсы-52 с востока на запад. Разнесся слух, что немцы ведут бои в Сталинграде, наши их там бьют, и этими самолетами они везут тяжелораненных в Сталино — Донецк сейчас. А когда пришел ноябрь, декабрь, повалили отступающие итальянцы. Ночью на новый год прилетел наш бомбардировщик — У-2, «кукурузник», и ночью бросал ракеты осветительные, вокзал бомбил… Это была первая весточка о том, что наши живут и наступают.
Кинулись отступать румыны — несчастные, замерзшие, в шинелишках, обмотках. Куруцы их — повозки, запряженные лошадьми, визжали по мерзлому снегу… А в начале февраля послышались звуки канонады на востоке. И завязались бои за Ворошиловград. Долгие, тяжелые, немцы сильно сопротивлялись. Наш город наполнился солдатней немецкой. А советское командование бросило в рейд по тылам немцев кавалерийский корпус. Завязались бои, перекатывался гром сражений с юго-востока на запад, они на Дебальцево вышли, перерезали дорогу. Немцы как побежали! Сражались наши долго.
В марте затихли сражения. Наши остановились на линии поселка Белая. Мы остались в оккупации. Немцы начали взрывать трубы мартеновских печей, потом стали демонтировать и вывозить все рельсы заводские, пленных специально пригнали… А потом вдруг у нас появились немцы-танкисты. Летом фронт так и не двигался, но появились наши самолеты — не какие-то там «кукурузники», а боевые самолеты. Они стали делать разведку над нашим городом. Жить было тяжело, есть нечего, огороды поспевали только. И вдруг немцы объявили мобилизацию рыть окопы. За шесть часов работы давали полкотелка макарон, полкотелка травяного настоя с сахарином и полбуханки пшеничного хлеба. За это мы и работали. Собирались немцы обороняться. 31 августа они выгнали все население Васильевки куда-то за город, и целый день мимо нас по Новой Колонии шло население Васильевки: на колясках, на тачках, лошадей же никаких не было… Они таким образом доковыляли примерно до Мануиловки. Заночевали там, утром просыпаются — а охраны нет. Они разбежались, потому что наши в это время брали нашу самую восточную часть в клещи, Миус-фронт прорвали. Вот почему у нас не было боев за город.
А 1 сентября проснулись — тишина… И мы с пацанами пошли потихоньку. Идем к главной конторе, там у немцев была биржа труда. Когда подошли к нынешней водолечебнице — вдруг запах горелого мяса… А немцы во второй половине оккупации в одном из старинных зданий устроили тюрьму, там сейчас отдел технического обучения. Мы туда зашли, увидели эту страшную яму. Она, вероятно, была листом накрыта, но лист уже сдвинули, стоял один мужик — чесал затылок, задумчиво глядя на это месиво тел, метавшихся в пламени, людей, погибших в муках страшных... Но мы мальчишки были, насмотрелись уже — и повешенных видели, и расстрелянных. Пошли в тюрьму. И увидели плеть — бросили полицаи… Мне и сейчас страшно вспоминать. Представляете — вырезанная из автомобильной покрышки, примерно 15 на 15 мм четырехгранник. Такой плетью бить — не знаю, как можно было на допросах выдержать… Потом пошли наверх. Все комнаты были переоборудованы в камеры, заделаны кирпичом, только форточки оставлены. Там было много надписей на стенах. А мы ж дураки были, понятия не имели, что это такое. Но меня поразило, что наши руководители не удосужились это переписать. Так это и пропало для истории.
Потом оказалось, что в это время немцы все-таки были в городе. Мы, мальчишки, пошли в старый город. Там все стоит в целости — и Дворец пионеров, и клуб Карла Маркса. Есть некоторые любители говорить — вот, город лежал в руинах… Да ничего он не лежал в руинах, весь жилой фонд, за исключением единиц, был целый. Пошли к 10-му магазину, а там ажиотаж! Там у немцев был склад-ледник, выкатили бочки с маслом сливочным, замороженные туши мясные, консервы. Народ расхватывал… Таким образом прошло 1 сентября.
2 сентября было такое же тихое, спокойное. Но вдруг прогремел сильный взрыв — это немцы взорвали продуктовый склад. Там стояла машина с саперами. И еще на их саперской совести остался склад боеприпасов — на Новой Колонии напротив поликлиники. Офицер послал своих солдат, чтобы они сказали людям в окрестных домах, что будет страшный взрыв. Но со стороны улицы Ленинградской (она тогда единственная была, дальше шли огороды) послышались редкие выстрелы. Немец прислушался и как заорет: «Руди, Вилли! Ком хир!» Все солдаты кинулись в машину, она взревела и уехала. Это мы увидели последних немцев.
Видим — идет редкая цепь, пересекла плотину и подходит к 10-му магазину. Цепь наших бойцов. Усталые, еле бредут. Женщины повыбегали, зацеловали их, заобнимали, кричат: «Наши! Наши пришли!»... Понатащили от немцев продуктов — давай резать хлеб, мазать маслом, накладывать сверху консервы… А те жадно глотают, голодные… А командир отделения был такой разбитной парень. Женщины к нему пристали: «Ну, вы теперь не отступите, вы нас не бросите?» А он сказал — до сих пор помню: «Мы теперь до Берлина дойдем», с ударением на Е.
Раздался очень сильный взрыв на Жиловке, в небо взлетел огромный оранжевый столб пламени. Это немцы успели взорвать продуктовый склад. Еще успели подорвать макаронную фабрику при въезде на Васильевку. В это время показалась другая цепь, более обильная, катят пулемет «максим». Наши мальчишки побежали, выхватили у солдат этот пулемет, покатили через плотину. А я, обрадованный тем, что наши пришли, побежал домой. Там мать поджарила целую сковородку этих консервов, и за два года мы впервые попробовали мяса. Пока поели, выскочили на улицу — а там уже вошел полк 315-й стрелковой дивизии. Они шли мимо шлаковой горы на Дебальцево. Останавливались на улицах, воды просили попить. Помню такой разговор. Стояли два молодых лейтенанта, рассказывали: Италия вышла из войны, Муссолини свергли, разгромили немцев на Курской дуге, освободили Харьков и Белгород… Мы ж этого не знали, стоим, рты разинули, думаем — вот это да!
На следующее утро промчалась куда-то в сторону Кадиевки вереница студебеккеров, в них сидели расчеты. И все, больше ничего и не было. Потом приехали власти, начали извлекать сожженных, чтобы захоронить. Это было такое зрелище… Немцы ликвидировали заключенных. Когда отступали, обычно расстреливали, а тут… Они туалет общественный строили во дворе тюрьмы, яма была уже готова, облицованная кирпичом или шлакоблоком. Вот они туда их загнали, облили бензином и подожгли. Когда захоронили этих несчастных, митинг был. Потом к нам приехал железнодорожный батальон. У немцев колея уже, чем наша, и они переделывали. Наши все восстановили и возобновили сообщение до Миллерово. Батальон был сплошь женский. Так лихо управлялись эти молодые женщины с молотами, кувалдами и ключами огромными! Быстро все это сделали, а потом уже в темноте — полнолуние было — устроили концерт самодеятельности. Поставили студебеккер, открыли борта, выступали баянисты, плясали, пели песни, которых мы еще не слыхали. Потом они гуляли по тополевой аллее, кокетливый женский смех раздавался. А рядом была могила, в которой только похоронили… Такова жизнь».
Такова жизнь, в которой победа рядом с горечью утрат, отчаяние — с надеждой, прошлое — с будущим. И пока мы не теряем прошлое, у нас есть шанс на достойное будущее.
По материалам газеты «ОГНИ»